![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
_________________________
NB: DO NOT retranslate/repost/otherwise use ANY part of this on facebook, tumblr, blogspot, etc., and DO NOT steal the scans.
_________________________
3.
BUCK-TICK
Конечно же, major debut заставил вздохнуть с облегчением. Ведь я с ходу заявил остальным четверым безо всяких экивоков: «Если через три года не появятся какие-то плоды – возвращаюсь в Гунму». А еще без спросу лезли мысли о том, что я ведь для них сэнпай, самый старший – и поэтому должен нести за них ответственность. Так что, наверное, и поэтому тоже.
Но тут настало окончательное понимание: нет, теперь уж я не могу бросить BUCK-TICK.
Вот только нам сказали, что будут нас продавать «как visual artist'ов», а с этим оказалось довольно сложно.
Человек, который изначально об этом заговорил, работал не в музыкальном подразделении Victor, а в визуальном. Поэтому наш major debut нашел воплощение в форме концертного видео «Bakuchiku Genshou at the LIVE INN», а сингл мы не выпускали еще целый год.
И хотя у нас все уже было определено с major debut'ом, мы не ходили на голове от радости по этому поводу: выяснялось, что major debut сам по себе еще совсем не гарантирует коммерческого успеха.
Так что испытывали мы вовсе не безумное счастье, а скорее настороженность.
В интервью времен «HURRY UP MODE» я говорил:
«Это наш последний инди-релиз», «Извините, конечно, но две инди-пластинки – это перебор».
Ну, понимаете, я находился под огромным влиянием Эи-чана. Поэтому у меня было очень сильное стремление пробиться наверх.
Конечно, попасть на мейджор-лейбл – это здорово, но выпустить на нем пластинку – не конечная цель, а лишь один из шагов к тому, чтобы в итоге хорошо продаваться, а если этого не будет – то какой смысл. Вот такие мысли всегда были.
Если не будет успеха – нет и смысла. И я очень четко это понимал, хоть и был сынком богатеньких родителей. Так что, я думаю, людям из Victor было со мной сложно. При том, что остальные четверо у нас парни хорошие и покладистые.
И потом… я ведь по-прежнему жил в Асагае.
Да, вместе с Ютой, в квартире без ванны.
И мне, конечно, хотелось поскорее вырваться из бедной жизни и переехать в жилье, где будет ванна.
А в Тоёшима Кокайдо на нас хоть и пришли восемьсот человек – но это все касалось только Токио.
Сразу после того концерта мы с альбомом «HURRY UP MODE» поехали в первый тур по стране. Вместе с нами поехал Саваки-сан.
Мы как следует поездили по провинции – в частности, сыграли в киотском «Такутаку».
Тур этот был очень трудный. Например, в Сакаи мы выступали на одной сцене с местной группой, и пришедшим людям мы были неинтересны: они хоть и находились на зрительских местах, но вели себя так, будто нас нет. Выступаем уже на пределе, выбиваемся из сил – а они даже краем глаза не посмотрят. Настолько, что думаешь – ну нет, так просто не может быть само по себе, неспециально.
Казалось, в Токио наше имя уже потихоньку начинало хорошо продаваться – а вот в других регионах до этого было еще очень и очень далеко, что мы непосредственно на себе и ощутили.
И мы в этой ситуации, несмотря на определенность с мейджор-дебютом, не чувствовали никакой бурной радости. Да и жизнь наша совсем не изменилась.
Правда, в сентябре у BUCK-TICK появилась своя собственная контора. Обязанности менеджера до сих пор исполнял наш друг из Гунмы – а теперь им стал профессионал, досконально знающий эту сферу. То есть постепенно начала создаваться обстановка[, соответствующая новым обстоятельствам.]
Тем не менее, открыть эту контору было нелегким делом: в самом начале мы вообще снимали помещение у другой конторы, которая вела чужой фэн-клуб.
Первоначальный оклад составлял семьдесят тысяч иен.
Стало лучше, чем когда мы функционировали сами по себе, но жизнь все еще оставалась тяжелой.
Мы совершили дебют, у нас была своя контора – но мы с Ютой все так же снимали вдвоем квартиру за тридцать тысяч иен, и мне хотелось поскорее оставить такую жизнь позади.
Что касается остальных участников…
Они у нас все люди благородные – в наилучшем смысле – и особо не жадные. Кто поднимал тему гонораров, так это я.
Так что первое время надо было надавать по заднице, чтобы кто-то сдвинулся с места.
Ну, просто ни у кого в группе не было опыта крайней бедности. Никто не относился к нищим слоям в истинном смысле этого слова.
В Асагае я влачил катастрофически жалкое существование.
В видеопрокате, куда я устроился благодаря знакомству с Мацуи-саном, у меня был гибкий график – это очень спасало. Но потом видеопрокат закрылся, и я стал работать в салоне игровых автоматов. Из-за лайвов я не мог приходить в свою смену, и меня уволили. Ничего удивительного, конечно.
Короче, подрабатывать не выходило, денег не было. Нищета крайняя.
Мы с Ютой жутко скандалили по поводу того, что покупать: одежду или рис. Бывало, наскребешь последние пяти-десятииеновые монеты – и, звеня этой мелочью, идешь за рисом. Высыпаешь ее на прилавок и говоришь: «Пожалуйста, дайте ровно на эту сумму». Дядя из рисовой лавки испытывал к нам сострадание и часто делал скидку.
В общем, расходы на еду урезались до минимума – а надо было еще и на сцену в чем-то выходить. У меня была карта магазина «Маруи», и я по ней покупал одежду. Кредит для этого брал. На пиджак от Arrston Volaju.
Потом никак не удавалось погасить этот кредит – и три дня пришлось питаться Baby Star Ramen'ом [сухой снэк, похожий на жареный рамен].
Нам даже воду отключали.
Когда не платишь за коммунальные услуги, сначала всегда отключают телефон, а потом – электричество и газ. Воду, я помню, отключили в последнюю очередь – но все-таки отключили.
Конечно, отключение воды – это было большое расстройство. Выворачиваешь кран – все равно не льется.
Но на самом деле это просто значило, что приходил человек из водоснабжения и перекрыл вентиль рядом с квартирой. Мы его самовольно открыли обратно, и вода опять пошла. Виноваты, извините.
Кстати, что касается воды – на баню тоже было жалко денег, поэтому голову часто мыли над раковиной.
Летом-то еще нормально: холодная вода – в самый раз.
Но зимой мыть голову холодной водой – это был просто ужас. А водонагревателя у нас, конечно, не было [как и чайникаа газ отключили изверги].
Да, а вы знаете? Когда холодная вода льется на голову, это ощущается не как холод, а как боль. Поэтому зимой мы вдвоем с Ютой всегда мыли головы и вопили: «Ааааа, больно!», стоя в тесноте над кухонной раковиной в этой чертовой конуре. [а вдвоем наверное чтобы теплее было]
Возможно, именно из-за такой жизни я в ту пору похудел до сорока восьми килограммов.
В Гунме я весил пятьдесят. А в лучшие времена, когда работал на заводе – около шестидесяти.
То есть от асагайской жизни я похудел на целых двенадцать кило. [Тяжкие воспоминания влекут за собой сомнительную арифметику.]
Разумеется, люди худеют, когда не едят. Организм не обманешь.
А в самые тяжелые времена – к родителям, плакаться.
Я не занимался подработкой, поэтому на жизнь вообще ничего не тратил. Но от деятельности группы все же поступали небольшие доходы.
Когда вышел «TO-SEARCH», мы немного заработали на продаже мерча. Продавали в лайвхаусе сет из трех предметов: постер, зажигалка и стикер. Вырученные средства пустили на покупку расходных материалов: гитарных струн, палочек и кожи для барабанов. [На самом деле «кожа» – это уже давно только название. Как правило, используется синтетика, а по-русски это вообще называется «барабанный пластик».]
Но костюмы покупались уже не из общей копилки: их каждый должен был оплачивать самостоятельно.
Все были бедные, поэтому костюмы постоянно одалживали друг у друга.
К примеру, у Имаи была красная рубашка, я ему говорил «одолжи» и после стирки надевал сам.
И еще Мацуи-сан одалживал костюм.
Помню, я не знал, что мне надеть на «Taiyo Matsuri», и тогда Мацуи-сан предложил мне свой костюм эпохи 暴威 [暴威 (boui) – «тирания». Так BOOWY писали свое название до 1982 года] – в стиле милитари, с красным воротником. Сказал: «Если есть желание, можешь воспользоваться». Увидел, что я в сложной ситуации, и пожалел меня.
Так что да, то время было… hungry, короче.
В инди-времена, у транспортного средства под названием "BUCK-TICK", которое колесило по стране.
Но хоть я и жил крайне бедно, у меня не было мыслей типа – «да ну, больше не хочу, все бросаю и возвращаюсь в Такасаки».
Во-первых, у нас у всех было большое желание этим заниматься.
А во-вторых – уже чувствовалось, что положение будет неуклонно становиться лучше.
Я очень хорошо помню, как записывался наш видеодебют «Bakuchiku genshou at the LIVE INN». Съемки проходили 16-го июня, в день рождения Хиде.
Это был лайв в Shibuya LIVE INN, и оттуда в качестве лучших мест выбрали «TO-SEARCH», «HURRY-UP MODE» и «MOON LIGHT».
После этого мы сразу приступили к созданию «SEXUALxxxxx!»
Это была наша первая запись у мейджора, и самым главным изменением стало то, что в ней принимал участие высокопрофессиональный стафф. Поэтому звучание качественно отличалось от всего предыдущего.
Звукорежиссером, которого нам тогда дали, был человек по имени Ямагучи Шюджи-сан. Он специализировался на работе с такими японскими рокерами, как Blue Hearts и Yellow Monkey, поэтому у него были совершенно другие методы записи, и звук тоже получался совершенно другим.
В ходе записи я его однажды рассердил.
Кажется, мы тогда записывали заглавную песню – «SEXUALxxxxx!». Меня сильно обеспокоило звучание snare-барабана, и я сказал Шюджи-сану:
«Snare звучит как-то не по-моему».
Шюджи-сан сказал «хорошо, я понял», опустил все фейдеры на пульте – и, добавив «ну, тогда продолжим завтра», ушел домой...
…Я из-за этого здорово струхнул.
И потом, когда мы все сидели и выпивали, празднуя окончание записи, я извинился перед ним.
Сказал – «простите, что сказал нахальную вещь».
Он ответил: «Да нормально, это же ваш альбом. Вы его сами продюсируете, так что здесь нет ничего неправильного».
И мог же он такое сказать – о нас, зеленых новичках, которые всего несколько месяцев как заключили контракт с мейджором и совершенно ни в чем не ориентировались.
Но все же был такой момент, что звучание, которое получалось на выходе – оно в значительной степени соответствовало звукорежиссеру. И если об этом не сказать, то релиз так и мог выйти с каким-то странным звучанием.
А мне приходилось встречаться с самыми разными звукорежиссерами. Были среди них и странные люди, и такие, которые мне не нравились. Бывают и те, кто все делает исключительно на «отвяжись».
Барабаны – это ведь, строго говоря, акустический инструмент. И микрофон просто фиксирует издаваемый ими реальный звук. Но изредка попадаются люди, которые даже не подходят послушать этот живой звук, а просто крутят ручки на приборной доске, чтобы отвязаться: того, что они слышат из микрофона, им достаточно.
И такому отношению мы подвергались именно потому, что были новичками.
Это касалось не только звукорежиссеров: с журналистами [печатных изданий] было то же самое. Разговаривали с нами сверху вниз, задавали дурацкие вопросы [ いい加減な質問ぶつけられたり].
Просто мы тогда не только впервые записывались на мейджоре, но и впервые начали давать интервью как мейджор-музыканты. Ну, всякое бывало. И я в таких случаях как бы тащил группу за собой… Вернее, я же был самый старший.
Поэтому на интервью того времени разговаривали только мы с Ютой. Остальные трое были очень тихие.
Ну, было какое-то понимание того, что «если я не сделаю, никто не сделает!» Даже что касается альбомов: музыку я не пишу, но тексты писать приходилось.
Промежутки между релизами выдавались слишком короткими, и хотелось облегчить Аччану жизнь. Две песни: «FEAST OF DEMORALIZATION» и «DIZZY MOON». Вот такой был загруженный период.
Когда мы делали «SEXUALxxxxx!», запись занимала около месяца. Потом этот срок стал все больше сокращаться.
Аччан и Имаи, Аччан и Хиде – в таких комбинациях усердно ездили в промопоездки по стране. Поэтому не было времени для того, чтобы вся группа могла собраться в студии. Делать нечего: начиная с «SEVENTH HEAVEN» стали записывать каждого по отдельности, а потом соединять – и метод записи, таким образом, изменился.
Как-то было такое, что в студию доставили сразу пять тысяч листков разноцветной бумаги: региональные музыкальные магазины, которые продавали много наших пластинок, использовали эти листки как бонусы к предварительным заказам.
Так что мы сидели и в поте лица подписывали листки, один за другим – но на второй тысяче сломались. Так что три тысячи листков остались неподписанными.
Но и две тысячи автографов поставить – это очень тяжело. Юта, к примеру, даже воспаление сухожилия себе заработал.
Конечно, поднимать продажи – это важно, но если теряешь из-за этого возможность играть на инструментах, то остаешься тогда вообще без всего. А нам ради этих автографов пришлось даже остановить запись.
И в студии тогда воняло этими маркерами… Действительно тяжело было.
Попав на мейджор-студию, я очень многому научился в плане музыки.
Так как мы были новичками, Victor назначали для работы с нами людей, которые выполняли нечто вроде продюсерских задач – как Шюджи-сан, например.
И был также Накаяма Цутому-сан.
Он был клавишником, работал на поддержке у PANTA-сана из группы Zunou Keisatsu. Человек невероятно широких знаний. Для нас он явился первым настоящим покровителем[, которому мы очень обязаны].
Очень милый и добрый человек. Сейчас думаешь – какую же необыкновенную доброту он проявлял к группе новичков, которые вообще ни черта не умели.
Другой бы на его месте разозлился и ушел домой, и в этом не было бы ничего странного – так мы играли. А он находил чем расцветить нашу игру, добавлял в нее какие-то великолепные яркие нюансы. Мы были ему действительно очень благодарны.
Лично я теперь очень критически смотрю на наши тогдашние записи. [? Или просто "лично мне теперь тяжко их слушать"?当時の音源は今聴くと、個人的には厳しいよね。]
Записывали все с одного раза на «три-четыре», и если барабаны, бас и вторая гитара были в порядке – использовали этот дубль, пускай даже что-то другое было с косяками. [На самом деле,] если Юта и Хиде ничего не запороли – то и нормально, вот такой уровень. [?!? Абсолютно непонятно. «Другое» – это вроде как Имаи и Сакураи, поэтому, по логике, все должно быть наоборот. Но я не знаю, как еще можно понять его слова. だって「せーの！」で一発で録ってるから、ドラム、ベース、サイドギターがOKだったら基本的にそのテイクを使うんだ。他がしくっててもけっこうそのまま。ユータとヒデがしくってなければまあOKだろうっていうレベル。]
Если приводить конкретные примеры… Заключительная песня на «SEXUALxxxxx!», «MY EYES & YOUR EYES». Я там стучу по кромке барабана, по закрытому ободу. И был момент, когда я случайно сдвинулся с позиции [и промахнулся] – если прислушаться, то слышно, как звук вдруг меняется.
Сейчас бы это однозначно пошло в брак. Но в то время считалось, что если нет ошибок в главном, то пойдет и так.
Но все же нам очень повезло с Victor в том, что нас там не подвергали тотальному отрицанию и не пытались что-то чем-то заменять в звучании. Они всегда старались извлечь максимальный потенциал из того, что у нас было, и в то же время всерьез думали над тем, как бы это еще сильнее улучшить.
Например, оригинальным названием альбома было «SEXUAL INTERCOURSE», но они сказали – так слишком откровенно. Может, пускай лучше будет «SEXUALxxxxx!»?
То есть даже это было идеей стаффа. И по мере того, как подобных вещей накапливалось все больше, они становились движущей силой для группы. [?そういうひとつひとつが積み重なって、バンドの勢いができていったところはあるよね。]
Встреча с фанатами, названная "Major Debut Party".
После дебюта у нас сразу же стало очень много дел.
Насколько много?
Ну как… Я отлично помню сцены, которые разворачивались между промоутером из рекорд-компании и нашим менеджером, когда они воевали по поводу нашего графика.
«А так разве не пойдет?»
«Да нужен же хоть один выходной! Это [не выходной, это] день, когда они возвращаются.» [?「ここはいけるでしょ」「１日くらい休ませてあげてよ！だってここ戻り日じゃん」]
Постоянно можно было слышать, как где-то рядом идут такие разговоры.
После лайвов проводились интервью или что-нибудь подобное – это было обычным делом. Я тут разбирал фотографии, чтобы найти подходящие для этой книги, и нашел одну, где мы на церемонии вручения наград лучшей новой группе, и еще одну, где я сижу в зале у консоли аудиоинженера и слушаю звук. И на обеих стоит одна и та же дата. То есть, видимо, провел саундчек, загримировался, побывал на вручении наград, потом вернулся в зал и сыграл лайв. Вот такой был график. Сейчас это кажется просто немыслимым. Выезжая в туры, недели две проводили в провинции, потом на два-три дня возвращались в Токио, потом опять на две недели в провинцию… и так повторялось без конца.
Так что квартплата платилась зазря.
Я проводил дома два-три дня в месяц, не больше. Думал – лучше бы каждый раз снимал какое-нибудь краткосрочное жилье.
А когда выпадал редкий выходной, я стирал накопившиеся вещи, забрасывал их в сушилку, потом ложился спать – и на следующий день снова отправлялся в разъезды. То есть жизни не было вообще никакой.
Настоящая известность, конечно, пришла тогда, когда мы снялись в рекламе CDian. Да, та самая, старая-добрая, где «супербас взрывается фейерверком» [«juteion ga bakuchiku suru»].
Мне кажется, как только мы появились в рекламе этого проигрывателя от Victor, мы тут же стали знакомы всем и в лицо, и по названию.
Конечно же, большое впечатление произвела визуальная сторона, этот наш образ с поставленными волосами. Мы носили такие прически еще с инди-времен, но визажистов-парикмахеров, как сейчас, у нас не было – и мы, разумеется, все делали сами.
В то время никакие там начесы нам не были знакомы, поэтому мы вытягивали волосы, наносили лак и фиксировали феном – то есть действовали бесхитростным обстоятельным методом. И в самом конце как бы немножко прилизывали.
Обычно вся процедура занимала два часа.
Но если прямо с такой прической лечь спать, то восстановить ее потом можно за тридцать минут. Поэтому во время туров мы мыли голову раз в три-четыре дня, не чаще.
И чтобы во время сна прическа не очень сильно портилась – спали на боку.
Короче, безумно трудно было ее поддерживать!
Да, кстати. Момент, когда я подумал: «Кажется, мы действительно стали хорошо продаваться» – он случился в тот вечер, когда я сходил на лайв одного знакомого в Shinjuku JAM и шел обратно через Кабуки-тё. С поставленными волосами.
Прохожу мимо двух девушек типа «офис-леди» – а они говорят: «Ва, прямо как BUCK-TICK!»
Парень, с которым я шел, ответил: «Это он и есть!» Но они не поверили.
То есть да, чувствовалось, что в то время телереклама обладала огромным эффектом.
Почему мы начали ставить волосы?
Лично я начал это делать, когда был в S.P.
В то время у меня не получалось красиво поставить волосы. Тогда даже не было лака Daiei Spray. Хотя, может, и был – но, наверно, я просто о нем не знал.
Просто хотелось как-то выделиться внешне. Я любил панк и позитив-панк, так что стал этому подражать.
А когда пришел в BUCK-TICK, была мысль, что если мы все будем ставить волосы, то обратим на себя внимание.
В то время многие играли панк и ставили волосы, но настолько радикально, как мы, этого не делал никто. Хотя поначалу у нас не было намерения доводить их до такой длины и так высоко ставить. Просто денег ни у кого не было, на парикмахерскую в том числе. И волосы отрастали.
Само собой, чем длиннее становились волосы, тем выше они ставились.
И тут уж мы заметили – «а хорошо, когда они длинные!»
Так что истинная причина вот такая. Денег не было, волосы отрастали – и возникал броский вижьюал.
Может, и прозаично – но реальные факты вообще удивительно часто такими оказываются.
Ситуация у нас выглядела так: мы выпустили свой первый мини-альбом «ROMANESQUE», а через три месяца – третий альбом «SEVENTH HEAVEN».
То есть после мини-альбома трехмесячный промежуток – и затем полный альбом. Безумие какое-то.
Плотность графика уже не лезла ни в какие ворота.
Наверно, это получалось потому, что мы были очень молодыми. Нам что-то говорили, мы отвечали «хай-хай» и бросались все выполнять по пунктам.
В то время кто-то из Victor нам сказал:
«Когда Southern [All Stars] только начинали, они были загружены так же сильно».
И мы такие: «Ну, раз Southern, то и нам придется, что ж делать». Так оно было на самом деле или нет – никто не знает, конечно.
А в промежутках мы ездили в туры по стране. Действительно безумие. Но вот на Tohoku Rock Circuit было весело.
Изначально это было задумано как event, который должен был помочь группе Laughin' Nose вернуться к активной деятельности: им пришлось ее приостановить из-за несчастного случая на лайве под открытым небом. [Цитата из интервью 1987 года с группой Casba: TS: What is the thrash/death metal scene like in Japan? TH: The scene here is getting bigger and bigger these days -it's really cool. But unfortunately, there was a big, tragic accident about 2 months ago. A Japanese punk band called LAUGHIN' NOSE was playing in front of a big crowd of about 3,000 people. After playing 3 songs, the disaster took place: the whole crowd started to tilt towards the stage and people fell over one another as a result. 3 people died and many were injured. A real tragedy! Because of this accident, bands like us are strictly regulated to play in big-capacity halls and this really hurts! I hope it becomes better in the future.] И вот event-агент предложил им устроить тур по северо-востоку, чтобы потихоньку вернуться на сцену. Если бы они выступали одни, то это привлекло бы к ним лишнее внимание, поэтому в первом отделении выступали другие группы, и все они только что дебютировали. BUCK-TICK, LA-PPISCH, ANGIE и PERSONZ. И были еще The Ryders и ROGUE. [Про ZIGGY почему-то не сказал.]
Сценического времени у всех было минут по пятнадцать, не больше. Группы начинающие, молодые, силы девать некуда. Соответственно, по ночам сплошные развлечения.
Вот только денег ни у кого не было, поэтому выпивку брали в алкогольном магазине и пили у себя.
Там мы со многими группами подружились… Но что творили – это жуть, конечно. (Смех.) Тарарам стоял на всю округу.
Вообще если говорить о встречах, то очень важным было знакомство с Мориокой (Кеном)-чаном во время записи «SEVENTH HEAVEN». Рекорд-компания его холила и лелеяла – еще до того, как были созданы SOFT BALLET. Он сыграл для нашего альбома на клавишных. Я его спросил, сколько ему – и с удивлением узнал, что он на пять лет младше меня. То есть уже в двадцать один год вел такую энергичную трудовую деятельность.
Вклад Мориоки-чана в наш альбом был просто прекрасным.
Теперь уже можно раскрыть, что Аччан сказал про интро к альбому: «Я хочу, чтобы развитие аккордов звучало как в Диснейленде». И уже на следующий день Мориока-чан нам это принес.
Все были в единодушном восхищении. «Вот это круто! Да он гений!»
И нечто напоминающее радио в начале «PHYSICAL NEUROSE» – это была идея Мориоки-чана. Вообще альбом «SEVENTH HEAVEN» во многом получился именно благодаря ему.
А через четыре месяца – наш первый мейджор-сингл, «JUST ONE MORE KISS».
Сингл к рекламе CDian.
И в конце года мы получили награду как лучшая новая группа.
«JUST ONE MORE KISS» был с самого начала задуман как сингл «двойного назначения». Решено было сделать песню для рекламного ролика, которая выйдет в качестве сингла. И рекорд-компания сказала: «Имаи-кун, напиши нам сингл».
Вроде бы невозможно на такое просто сказать «да? Ну ладно, хорошо» и сделать, что велели. А он взял и сделал.
Наверно, именно в то время я впервые почувствовал талант Имаи. «Ну парень и крут» типа.
И до этого он иногда говорил чудные вещи. К примеру, на вопрос о том, при каких обстоятельствах была написана песня «MEMORIES…» с «SEVENTH HEAVEN», отвечал: «Мне во сне явился Тачи Хироши и под акустическую гитару напел». То есть он проснулся, вспомнил и написал песню.
Прямо какая-то шаманка-медиум.
Похоже, на него и в самом деле как будто что-то нисходит, и вот он пишет.
В профессиональной среде [талант] Имаи шлифовался, и, я думаю, в то время он как раз находился в процессе активного левел-апа.
Лондон, памятное фото в последний день записи
Направленность, в которой работала группа BUCK-TICK, тогда уже практически сложилась, так как мы все это время продюсировали себя сами. Мы не хотели задействовать продюсера-японца, так как это внесло бы в наши записи ту специфическую окраску, которой мы тоже не желали.
Но это само по себе являлось проблемой.
«А если музыкальный спектр будет сужаться? А если новые стимулы перестанут приходить?» – похоже, что продюсера нашей рекорд-компании беспокоили все эти вопросы.
Поэтому он предложил нам шотландца по имени Оуэн Пол, который изначально был автором-исполнителем собственных песен и являлся, что называется, продюсером нового поколения.
Я узнал, что он родился в один год со мной – но, несмотря на это, уже попадал в британский чарт на третье место, то есть успел профессионально состояться.
Поэтому было решено, что он станет продюсировать «TABOO». Для нас это был первый продюсер, да еще, внезапно – иностранец. Запись проходила в Лондоне.
Впечатления от встречи были из ряда вон выходящие.
Несмотря на то, что ему было всего лишь двадцать шесть, в голове у него словно были собраны все на свете учебники по року.
Я думал: «Неужели это правда мой ровесник?»
В Японии, например, мне не доводилось встречать людей с такими энциклопедическими познаниями в области музыки.
То есть я до глубины души почувствовал, что да: там, где все непосредственно [зародилось и происходит], дела обстоят совсем по-другому.
До начала записи Оуэн с каждым из нас в отдельности побеседовал, задавая вопросы вроде: «Какая музыка тебе нравится? Какие группы любимые?»
Выслушал и сказал – «ясно, значит, сделаем в таком ключе», то есть составил предварительный план.
Был выбран достаточно темный образ, а барабаны – глухие [букв. "dead"], в духе Bauhaus.
«Сначала напишете все песни, потом как следует попрактикуетесь и приедете». Пообещали Оуэну, что так и сделаем – но в итоге приехали в Лондон, ничего не подготовив.
Да, из-за чудовищной загруженности мы совершенно ничего не успели сделать.
Поэтому первое, что произошло в Лондоне – это то, что Оуэн на нас разозлился и отругал. [-に怒られた – буквально это «рассердился», но фактически употребляется как «наорал».]
Страшный разгон устроил. «Вы же обещали, что приедете уже готовыми к записи!»
Тогда я тут же решил самостоятельно приступить к настройке барабанов – а он мне: «NO!»
Ты, говорит, не разбираешься в этой студии.
И вот он, Оуэн, вдвоем со звукорежиссером стал настраивать барабаны, чтобы получился тот очень глухой звук.
Для меня это стало потрясением, которое действительно многому меня научило. Здесь абсолютно все отличалось от студийной работы, знакомой мне до тех пор.
Dead-звучание барабанов, достигнутое с помощью одеяла — также абсолютно новый опыт.
Запись барабана началась на третий день после прибытия в Лондон.
А предыдущие два дня были целиком и полностью посвящены настройке барабанов. То есть исключительно выстраиванию звуковой схемы.
Спрашиваю: «Почему определение звука занимает столько времени?»
И слышу в ответ: «Потому что это будет basic sound, а мы думаем над каждым звуком по отдельности, чтобы ни один не затерялся, как бы они ни наслаивались друг на друга. Это требует времени».
Я подумал – ясно, так вот откуда возьмется структура звучания.
И у остальных участников был такой же опыт.
Имаи плохо удавалось арпеджио, и Оуэн ему объяснил: «Ты недостаточно зажимаешь этим и этим пальцем, поэтому звук неуверенный».
То есть как самый настоящий учитель. Еще и на гитаре играл отлично.
[Мы] до сих пор то и дело используем методики, которым научились у Оуэна. И на записи сначала как следует настраиваем барабан, а потом уже сверху наслаиваем все остальное.
Иначе говоря, придерживаемся лондонского стиля.
[Оуэн Пол говорит обо всем этом пару слов здесь и здесь. Основное: они «еле-еле умели играть» и «приехали вообще без песен». Кстати, именно в Лондоне Ани написал текст «FEAST OF DEMORALIZATION», чтобы «облегчить Аччану жизнь».]
Да, кстати: а Имаи тогда забыл в Японии демокассету с «Silent night».
Сейчас можно попросить кого-то прислать файл, но в те годы все писалось на кассеты.
И тогда Имаи из того, что смог вспомнить, сделал еще одну демокассету прямо там, на месте. Когда сделали эту запись и вернулись на родину, оказалось, что вышло совершенно непохоже на демку, забытую в Японии. (Смех.)
В итоге мы пробыли в Лондоне около месяца, но сама запись фактически велась дней двадцать.
В Лондон за нами вслед примчались разные люди из таких журналов, как PATI PATI и B-PASS. Так что было и много интервью.
Также ездили на фотосъемки в сельскую местность: сели в фургон и отправились в деревенский домик. Мы думали, что как-то странно таким заниматься, приехав в Лондон [??] – но настроение было отличное, потому что нам удалось впитать массу всего нового в музыкальном плане. [??? 田舎の方までロケに行ったし、ワゴンに乗せられて山小屋にも行った。ロンドンに行ってもこういうことやるのかと思いつつ、音楽的には新しいことをいっぱい吸収できたから上機嫌でさ。]
Окрестности Лондона, перерыв в съемках.
Казалось, если так будет и дальше – то и альбом получится отличный, и группа пойдет дальше в хорошем направлении, получив новые импульсы для развития.
Но тут…
Я тогда совершенно перестал соображать, полная пустота в голове.
Вышел «TABOO» и с ходу занял первое место в чарте. Два вечера подряд в Будокане прошли с огромным успехом.
Все шло абсолютно гладко.
У нас был тур по стране с альбомом «TABOO». Везде был аншлаг. Кажется, мы тогда находились в отрезке Тюгоку-Сикоку, но после лайва в Аити вернулись в Токио и как раз только что прилетели в аэропорт Ханеда.
В аэропорту к нам подошли несколько людей в черном.
Это было совершенно неожиданно: я ни о чем не догадывался, даже понятия не имел.
Удивился. Подумал – что-то случилось, что ли?
Да и остальные как будто бы узнали все факты только из телевизора.
Конечно же, это была полная неожиданность. Ощущение реальности происходящего отсутствовало.
С этого момента все пошло кувырком.
Нам первое время пришлось сидеть по домам. Но в дом стремились проникнуть папарацци, так что наружу все равно было не выйти.
Думал о всяком.
«Теперь разорвут контракт и выгонят из конторы. Опять все придется начинать заново, с Лофта и тому подобного.»
«Снова начинать с инди-уровня.»
Хотя, конечно, [на самом деле] положение группы являлось неплохим, так что это все было излишне.
Но, как ни удивительно, в те моменты у меня даже мысли не появлялось о том, что группа может прекратить свое существование, распасться. И, разумеется, чтобы самому уйти из нее – такой вариант вообще не рассматривался.
Вот отчего бы, интересно.
То есть была в то время четкая уверенность, что как бы сейчас тяжело ни было, но группа продолжит деятельность и все преодолеет.
TABOO-тур, гримерка в Хамамацу.
Как раз в тот же самый день, 21-го апреля, вышло лайв-видео «SABBATH I» «II».
Из магазинов ничего не отзывали, тогда еще не было такой идеологии. Наоборот, получилась реклама – и первое место в чарте.
Меня очень удивило то, как для людей из этой индустрии минусы могут настолько превращаться в плюсы. [ ???この業界の人たちはマイナスをここまでプラスに転化して考えられるのか、すげえな、ってホント驚かされたよ。]
Да еще когда я узнал, что теперь, когда домашний арест закончен, группа отметит свое возвращение концертом в Tokyo Dome.
Только приготовиться к тому, чтобы начинать все заново с инди-уровня – и вдруг Tokyo Dome?
Камбэк на такой сцене – в теперешнее время это кажется чем-то невероятным.
Где же прошла первая встреча с Имаи после того инцидента… Не могу сказать точно. Интересно, кто-нибудь помнит?
Но да, мы встретились лицом к лицу, поговорили. Каких-то мыслей насчет смены состава или распада у нас не было, так что… Самые обычные ощущения были.
Хм, звучит странно, наверное.
Но продолжать вчетвером – это же было бы нереально, разве нет? Именно оттого, что мы играем впятером, и получается BUCK-TICK.
Если в [какой-либо] группе заменить одного человека, звук становится совершенно другим. Если говорить по-простому, то полностью меняется химия между людьми. Поэтому если меняются участники, то и все звучание меняется…
То есть это все очевидно. И так просто кого-то взять или поменять – это просто невозможно.
Затем началось написание песен для «Aku no Hana» и репетиции.
По дороге в студию нас преследовали папарацци на мотоциклах. Ну, в общем, трудно было, да.
В конторе говорили, что из-за отмены почти двадцати концертов пришлось платить неустойку, да еще и не было прибыли от мерча, поэтому образовались огромные долги.
Мы и представить себе не могли, что окажемся столько кому-то должны.
«Да, даже если удастся полностью восстановить деятельность, все равно придется еще пахать и пахать…»
Однако не успели мы об этом подумать, как благодаря успеху в Tokyo Dome и продажам «Aku no Hana» ситуация великолепным образом разрешилась, долги были закрыты. Буквально молниеносно.
Но про этот самый Tokyo Dome, конечно, есть что вспомнить.
Около восьми месяцев ничего не делать, а потом сразу же сыграть в Tokyo Dome – это как-то… ну, понятно, поэтому решили перед этим сыграть один лайв в каком-нибудь другом месте.
Но во всей Японии ни один зал не хотел давать нам разрешение на выступление. Мы оказались в тупике.
И нашелся один-единственный зал, который дал добро: Gunma Ongaku Center в нашем Такасаки.
Я был за это действительно очень благодарен. Буквально кожей ощутил тепло родных мест.
Так что сначала был лайв в Gunma Ongaku Center 20-го декабря, а 29-го – Tokyo Dome.
В Dome пришли 43 тысячи зрителей.
Tokyo Dome, момент ухода за кулисы.
Но звук в нем оказался такой плохой, что впору было смеяться. Совершенно не ожидал подобного.
На «EMPTY GIRL» я с напором сыграл сбивку – и моментально эхом отдалось такое «бууум!». Участники все тоже были в настолько взволнованно-возбужденном состоянии, что с ними не удавалось даже взглядом встретиться. В общем, шум-лязг-грохот по большей части.
Но хоть у меня и есть определенные мысли по поводу того выступления, все равно: я был очень рад тому, что мы после большого перерыва сыграли такой крупный концерт, на который к тому же собрались сорок с лишним тысяч зрителей.
То есть, получается – вот сколько людей нас ждали.
Это действительно тронуло до глубины души.
Если говорить о кризисах, то, конечно, для группы основным кризисным моментом был инцидент с Имаи. Но кризисы ведь бывают и личными.
Когда у меня бывали стадии спада, я думал о том, не уйти ли мне из группы, и всячески паниковал.
Самый первый такой кризис произошел со мной как раз после случая с Имаи.
Ну, понимаете, я же полгода не выходил из дома, к барабанам даже не прикасался. А кроме того – примерно в 26-летнем возрасте организм становится на определенную долю более изношенным, и эта волна дошла до меня как раз в тот момент.
Когда я попал в студию, я совершенно не мог играть на барабанах. Сказал Юте:
«Я уже никуда не гожусь, и, в общем, у меня не хватает уверенности в себе, чтобы играть в BUCK-TICK дальше».
Просто для драммера не [иметь возможности] играть – это верная смерть.
Гитарист, например, может практиковаться дома. А если драммер не будет ходить в студию и играть хоть сколько-то, навык очень быстро заржавеет.
Я почти полгода не подходил к барабанам – и играл теперь [как дряхлый старик]: сбивчиво, еле-еле. И в один момент почувствовал: «Всё».
Я всерьез думал о том, что в группе меня должен заменить кто-нибудь получше.
Мне не хотелось быть помехой для остальных – даже если вынести за скобки тот момент, что я старше всех.
Я думал: для группы лучше взять ударника более высокого класса, поэтому ей следует так и сделать.
Да и потом – в то время меня все еще не покидало ощущение, что я просто помогаю группе под названием BUCK-TICK.
То есть я собрался в скором будущем вернуться обратно в Такасаки и устроиться на цивильную работу.
Быть частью группы, которая играет в залах, аренах и Dome'е – «все равно это не та профессия, которой можно долго заниматься», «все равно это одни грёзы». Ясно, что всякие там группы – это из сферы несолидных увеселений, прямо-таки крайний пример, думал я.
Если честно, то просто дело было в том, что я ощущал свою неполноценность по сравнению с остальными участниками.
Думал, что вот, они четверо переехали в Токио с одной и той же мечтой, столького смогли добиться – а я с ними четыре года от силы, я там чужой и лишний.
Такое вот инфантильное нытье.
То есть, видимо, да, в глубине души я чувствовал свою неполноценность из-за того, что не смогу как следует работать в группе.
Таких внутренних кризисов у меня было несколько.
Самый серьезный произошел в «опасном возрасте»: в сорок два года.
Незадолго до сорока я начал всерьез задаваться вопросом о том, когда именно мне уходить на пенсию.
Это было в тяжелый для меня период, длившийся несколько лет. Я начал чувствовать, что играть лучше я не стану, сколько ни репетируй, и что после сорока наступит старость.
Так что, видимо, мне было тридцать девять. И я тогда затронул эту тему в разговоре с Ютой.
Собственно, я ведь только ему и могу говорить все как есть [буквально – «говорить хоннэ»].
«Может, мне в сорок уйти на пенсию?»
Он засмеялся, сказал: «Ты что такое говоришь». Но я вовсе не шутил.
Меня не отпускало понимание того, что, сколько бы я ни играл, я все равно не стану делать это лучше. Ужасно тяжело было осознавать, что постепенно я буду все больше дряхлеть. Казалось, что мне просто удается с помощью каких-то навыков временно водить всех за нос.
Как удалось вернуть себе равновесие?
Во-первых, после того, как мне исполнилось сорок два, я начал ходить в спортзал. Решил поддерживать физическую силу, которая необходима для игры на барабанах.
Кроме того, после пятидесяти я начал по-другому играть. И после перестройки формы все постепенно наладилось. [Под «формой» имеется в виду амплитуда движений во время игры, осанка и т. п.]
То, как я жму на педаль, как держу палочки – изменилось всё.
Да, возможно, для отказа от своего стиля требуется мужество – но я просто никогда не считал, что форма и способ игры у меня идеальны.
Наверно, в тридцать с чем-то они нормально мне подходили, а вот после сорока я наткнулся на стену и понял, что продолжать так дальше уже не выйдет.
В основном я изменил то, что относится к торсу. Смотрел видео с разными людьми и изучал их форму. Основным ориентиром для меня был Мел Тэйлор из Ventures.
Как бы энергично ни барабанил этот человек, у него при этом абсолютно не менялось положение головы.
Я понял, что необходимо играть именно так – и, держа эту методику за образец, нашел свой теперешний стиль.
Самой важной после нашего возвращения темой, видимо, стало то, что мы создали свою личную контору.
Произошло это в 96-м году.
В предыдущей конторе мы провели восемь лет. Сначала это был наш личный офис, но потом количество исполнителей увеличилось, а вместе с этим – и численность стаффа.
Где-то на пятом году мы все захотели уйти из конторы. Проблема заключалась не столько в деньгах, сколько в том, что отчетность стала крайне приблизительной и неаккуратной. И мы все больше стали думать, что «а разве мы не можем этим заниматься сами?»
Что вообще делает контора, что происходит с деньгами, на что они тратятся – вся эта конкретика была нам неизвестна.
А мы лишь делали записи, ездили в туры, давали интервью – занимались рутинными профессиональными делами. Cколько бы мы там ни продали и как бы ни повысились в цене – мы особо не носились с этими вещами. У нас была определенная работа, и мы ее делали. [? だって俺らはレコーディングして、ツアーして、取材受けてっていう、ルーティンワークを職人みたいに続けてるだけだからね。だからいくら売れようが、評価が上がろうが浮つくことも別にない。だってやることは決まってるんだから。]
Но вокруг нас все было по-другому. Денежные поступления привели к определенным переменам. Возникало все больше проявлений широкой жизни.
Например, контора переехала в офис, где арендная плата составляла три миллиона иен. Получалось тридцать шесть миллионов иен в год. Это что, так необходимо?
Или вот мой одноклассник из старшей школы организовал ток-шоу с моим участием в одном универмаге города Ота [в Гунме]. Для меня это было фактически как визит в отчий дом – но в нем меня почему-то сопровождали пять-шесть незнакомых сотрудников конторы… Деньги на ветер, по-другому не скажешь.
Мы думали: если так – то, может, лучше нам самим этим заниматься?
И решили создать свою личную контору.
До этого уже несколько раз решали, что всё, в этом году уходим.
Но тогдашний директор конторы – он был шустрый и свое дело знал. Момент, когда требовалось обсудить продление контракта, всегда выпадал строго на начало тура. То есть голова у нас была забита одним лишь туром, при этом мы часто находились не в Токио, и нам было не до разговоров на эту тему. Ну, и в ходе тура контракт всегда продлевался. Так продолжалось года два-три.
Однако вскоре мы узнали, что контору уже даже навещала налоговая инспекция, и поняли, что дальше так нельзя. Поэтому во время тура Somewhere Nowhere 1995, последовавшего за альбомом «Six/Nine», мы всей группой поговорили на эту тему.
Менеджеру ничего не сказали. Прямо во время тура собирались впятером в гостиничном номере и обсуждали этот вопрос. И все вместе утвердили уведомление о расторжении контракта, прежде чем отправить его заказной почтой.
Так и обрели самостоятельность. Компанию назвали Banker. Уполномоченным директором сначала был я.
Важным фактором, конечно, стало то, что я самый старший – а кроме того, в то время я один из всех был семейным человеком.
Работать директором тяжело. Вернее, это предполагает множество забот. К примеру, надо разговаривать с ответственными лицами Victor – не о музыке, а о контрактах. Потом согласовывать с остальными предложенную сумму договора. Но у меня отец был главой фирмы, я рос, наблюдая за ним – и, наверно, поэтому никогда не ощущал, что [должность] на меня давит.
Причем в самом начале мы собирались сделать так, чтобы должность директора исполняли все участники по системе четырехлетней ротации.
Но четыре года прошло, а никто что-то не захотел меня сменить. (Смех.)
Я подумал – ну ладно, пускай тогда моим преемником станет Юта. Посоветовался с юристом, а он говорит – нет, так нельзя, тогда это будет уже семейная корпорация… В общем, в итоге я десять лет провел на этом посту.
___________________________
NB: DO NOT retranslate/repost/otherwise use ANY part of this on facebook, tumblr, blogspot, etc., and DO NOT steal the scans.
_________________________
3.
BUCK-TICK
Конечно же, major debut заставил вздохнуть с облегчением. Ведь я с ходу заявил остальным четверым безо всяких экивоков: «Если через три года не появятся какие-то плоды – возвращаюсь в Гунму». А еще без спросу лезли мысли о том, что я ведь для них сэнпай, самый старший – и поэтому должен нести за них ответственность. Так что, наверное, и поэтому тоже.
Но тут настало окончательное понимание: нет, теперь уж я не могу бросить BUCK-TICK.
Вот только нам сказали, что будут нас продавать «как visual artist'ов», а с этим оказалось довольно сложно.
Человек, который изначально об этом заговорил, работал не в музыкальном подразделении Victor, а в визуальном. Поэтому наш major debut нашел воплощение в форме концертного видео «Bakuchiku Genshou at the LIVE INN», а сингл мы не выпускали еще целый год.
И хотя у нас все уже было определено с major debut'ом, мы не ходили на голове от радости по этому поводу: выяснялось, что major debut сам по себе еще совсем не гарантирует коммерческого успеха.
Так что испытывали мы вовсе не безумное счастье, а скорее настороженность.
В интервью времен «HURRY UP MODE» я говорил:
«Это наш последний инди-релиз», «Извините, конечно, но две инди-пластинки – это перебор».
Ну, понимаете, я находился под огромным влиянием Эи-чана. Поэтому у меня было очень сильное стремление пробиться наверх.
Конечно, попасть на мейджор-лейбл – это здорово, но выпустить на нем пластинку – не конечная цель, а лишь один из шагов к тому, чтобы в итоге хорошо продаваться, а если этого не будет – то какой смысл. Вот такие мысли всегда были.
Если не будет успеха – нет и смысла. И я очень четко это понимал, хоть и был сынком богатеньких родителей. Так что, я думаю, людям из Victor было со мной сложно. При том, что остальные четверо у нас парни хорошие и покладистые.
И потом… я ведь по-прежнему жил в Асагае.
Да, вместе с Ютой, в квартире без ванны.
И мне, конечно, хотелось поскорее вырваться из бедной жизни и переехать в жилье, где будет ванна.
Постановочное фото из инди-времен (около 1986 года.)
А в Тоёшима Кокайдо на нас хоть и пришли восемьсот человек – но это все касалось только Токио.
Сразу после того концерта мы с альбомом «HURRY UP MODE» поехали в первый тур по стране. Вместе с нами поехал Саваки-сан.
Мы как следует поездили по провинции – в частности, сыграли в киотском «Такутаку».
Тур этот был очень трудный. Например, в Сакаи мы выступали на одной сцене с местной группой, и пришедшим людям мы были неинтересны: они хоть и находились на зрительских местах, но вели себя так, будто нас нет. Выступаем уже на пределе, выбиваемся из сил – а они даже краем глаза не посмотрят. Настолько, что думаешь – ну нет, так просто не может быть само по себе, неспециально.
Казалось, в Токио наше имя уже потихоньку начинало хорошо продаваться – а вот в других регионах до этого было еще очень и очень далеко, что мы непосредственно на себе и ощутили.
И мы в этой ситуации, несмотря на определенность с мейджор-дебютом, не чувствовали никакой бурной радости. Да и жизнь наша совсем не изменилась.
Правда, в сентябре у BUCK-TICK появилась своя собственная контора. Обязанности менеджера до сих пор исполнял наш друг из Гунмы – а теперь им стал профессионал, досконально знающий эту сферу. То есть постепенно начала создаваться обстановка[, соответствующая новым обстоятельствам.]
Тем не менее, открыть эту контору было нелегким делом: в самом начале мы вообще снимали помещение у другой конторы, которая вела чужой фэн-клуб.
Первоначальный оклад составлял семьдесят тысяч иен.
Стало лучше, чем когда мы функционировали сами по себе, но жизнь все еще оставалась тяжелой.
Мы совершили дебют, у нас была своя контора – но мы с Ютой все так же снимали вдвоем квартиру за тридцать тысяч иен, и мне хотелось поскорее оставить такую жизнь позади.
Что касается остальных участников…
Они у нас все люди благородные – в наилучшем смысле – и особо не жадные. Кто поднимал тему гонораров, так это я.
Так что первое время надо было надавать по заднице, чтобы кто-то сдвинулся с места.
Ну, просто ни у кого в группе не было опыта крайней бедности. Никто не относился к нищим слоям в истинном смысле этого слова.
В Асагае я влачил катастрофически жалкое существование.
В видеопрокате, куда я устроился благодаря знакомству с Мацуи-саном, у меня был гибкий график – это очень спасало. Но потом видеопрокат закрылся, и я стал работать в салоне игровых автоматов. Из-за лайвов я не мог приходить в свою смену, и меня уволили. Ничего удивительного, конечно.
Короче, подрабатывать не выходило, денег не было. Нищета крайняя.
Мы с Ютой жутко скандалили по поводу того, что покупать: одежду или рис. Бывало, наскребешь последние пяти-десятииеновые монеты – и, звеня этой мелочью, идешь за рисом. Высыпаешь ее на прилавок и говоришь: «Пожалуйста, дайте ровно на эту сумму». Дядя из рисовой лавки испытывал к нам сострадание и часто делал скидку.
В общем, расходы на еду урезались до минимума – а надо было еще и на сцену в чем-то выходить. У меня была карта магазина «Маруи», и я по ней покупал одежду. Кредит для этого брал. На пиджак от Arrston Volaju.
Потом никак не удавалось погасить этот кредит – и три дня пришлось питаться Baby Star Ramen'ом [сухой снэк, похожий на жареный рамен].
Нам даже воду отключали.
Когда не платишь за коммунальные услуги, сначала всегда отключают телефон, а потом – электричество и газ. Воду, я помню, отключили в последнюю очередь – но все-таки отключили.
Конечно, отключение воды – это было большое расстройство. Выворачиваешь кран – все равно не льется.
Но на самом деле это просто значило, что приходил человек из водоснабжения и перекрыл вентиль рядом с квартирой. Мы его самовольно открыли обратно, и вода опять пошла. Виноваты, извините.
Кстати, что касается воды – на баню тоже было жалко денег, поэтому голову часто мыли над раковиной.
Летом-то еще нормально: холодная вода – в самый раз.
Но зимой мыть голову холодной водой – это был просто ужас. А водонагревателя у нас, конечно, не было [как и чайника
Да, а вы знаете? Когда холодная вода льется на голову, это ощущается не как холод, а как боль. Поэтому зимой мы вдвоем с Ютой всегда мыли головы и вопили: «Ааааа, больно!», стоя в тесноте над кухонной раковиной в этой чертовой конуре. [а вдвоем наверное чтобы теплее было]
Возможно, именно из-за такой жизни я в ту пору похудел до сорока восьми килограммов.
В Гунме я весил пятьдесят. А в лучшие времена, когда работал на заводе – около шестидесяти.
То есть от асагайской жизни я похудел на целых двенадцать кило. [Тяжкие воспоминания влекут за собой сомнительную арифметику.]
Разумеется, люди худеют, когда не едят. Организм не обманешь.
А в самые тяжелые времена – к родителям, плакаться.
Я не занимался подработкой, поэтому на жизнь вообще ничего не тратил. Но от деятельности группы все же поступали небольшие доходы.
Когда вышел «TO-SEARCH», мы немного заработали на продаже мерча. Продавали в лайвхаусе сет из трех предметов: постер, зажигалка и стикер. Вырученные средства пустили на покупку расходных материалов: гитарных струн, палочек и кожи для барабанов. [На самом деле «кожа» – это уже давно только название. Как правило, используется синтетика, а по-русски это вообще называется «барабанный пластик».]
Но костюмы покупались уже не из общей копилки: их каждый должен был оплачивать самостоятельно.
Все были бедные, поэтому костюмы постоянно одалживали друг у друга.
К примеру, у Имаи была красная рубашка, я ему говорил «одолжи» и после стирки надевал сам.
И еще Мацуи-сан одалживал костюм.
Помню, я не знал, что мне надеть на «Taiyo Matsuri», и тогда Мацуи-сан предложил мне свой костюм эпохи 暴威 [暴威 (boui) – «тирания». Так BOOWY писали свое название до 1982 года] – в стиле милитари, с красным воротником. Сказал: «Если есть желание, можешь воспользоваться». Увидел, что я в сложной ситуации, и пожалел меня.
Так что да, то время было… hungry, короче.
В инди-времена, у транспортного средства под названием "BUCK-TICK", которое колесило по стране.
Но хоть я и жил крайне бедно, у меня не было мыслей типа – «да ну, больше не хочу, все бросаю и возвращаюсь в Такасаки».
Во-первых, у нас у всех было большое желание этим заниматься.
А во-вторых – уже чувствовалось, что положение будет неуклонно становиться лучше.
Я очень хорошо помню, как записывался наш видеодебют «Bakuchiku genshou at the LIVE INN». Съемки проходили 16-го июня, в день рождения Хиде.
Это был лайв в Shibuya LIVE INN, и оттуда в качестве лучших мест выбрали «TO-SEARCH», «HURRY-UP MODE» и «MOON LIGHT».
После этого мы сразу приступили к созданию «SEXUALxxxxx!»
Это была наша первая запись у мейджора, и самым главным изменением стало то, что в ней принимал участие высокопрофессиональный стафф. Поэтому звучание качественно отличалось от всего предыдущего.
Звукорежиссером, которого нам тогда дали, был человек по имени Ямагучи Шюджи-сан. Он специализировался на работе с такими японскими рокерами, как Blue Hearts и Yellow Monkey, поэтому у него были совершенно другие методы записи, и звук тоже получался совершенно другим.
В ходе записи я его однажды рассердил.
Кажется, мы тогда записывали заглавную песню – «SEXUALxxxxx!». Меня сильно обеспокоило звучание snare-барабана, и я сказал Шюджи-сану:
«Snare звучит как-то не по-моему».
Шюджи-сан сказал «хорошо, я понял», опустил все фейдеры на пульте – и, добавив «ну, тогда продолжим завтра», ушел домой...
…Я из-за этого здорово струхнул.
И потом, когда мы все сидели и выпивали, празднуя окончание записи, я извинился перед ним.
Сказал – «простите, что сказал нахальную вещь».
Он ответил: «Да нормально, это же ваш альбом. Вы его сами продюсируете, так что здесь нет ничего неправильного».
И мог же он такое сказать – о нас, зеленых новичках, которые всего несколько месяцев как заключили контракт с мейджором и совершенно ни в чем не ориентировались.
Но все же был такой момент, что звучание, которое получалось на выходе – оно в значительной степени соответствовало звукорежиссеру. И если об этом не сказать, то релиз так и мог выйти с каким-то странным звучанием.
А мне приходилось встречаться с самыми разными звукорежиссерами. Были среди них и странные люди, и такие, которые мне не нравились. Бывают и те, кто все делает исключительно на «отвяжись».
Барабаны – это ведь, строго говоря, акустический инструмент. И микрофон просто фиксирует издаваемый ими реальный звук. Но изредка попадаются люди, которые даже не подходят послушать этот живой звук, а просто крутят ручки на приборной доске, чтобы отвязаться: того, что они слышат из микрофона, им достаточно.
И такому отношению мы подвергались именно потому, что были новичками.
Это касалось не только звукорежиссеров: с журналистами [печатных изданий] было то же самое. Разговаривали с нами сверху вниз, задавали дурацкие вопросы [ いい加減な質問ぶつけられたり].
Просто мы тогда не только впервые записывались на мейджоре, но и впервые начали давать интервью как мейджор-музыканты. Ну, всякое бывало. И я в таких случаях как бы тащил группу за собой… Вернее, я же был самый старший.
Поэтому на интервью того времени разговаривали только мы с Ютой. Остальные трое были очень тихие.
Ну, было какое-то понимание того, что «если я не сделаю, никто не сделает!» Даже что касается альбомов: музыку я не пишу, но тексты писать приходилось.
Промежутки между релизами выдавались слишком короткими, и хотелось облегчить Аччану жизнь. Две песни: «FEAST OF DEMORALIZATION» и «DIZZY MOON». Вот такой был загруженный период.
Когда мы делали «SEXUALxxxxx!», запись занимала около месяца. Потом этот срок стал все больше сокращаться.
Аччан и Имаи, Аччан и Хиде – в таких комбинациях усердно ездили в промопоездки по стране. Поэтому не было времени для того, чтобы вся группа могла собраться в студии. Делать нечего: начиная с «SEVENTH HEAVEN» стали записывать каждого по отдельности, а потом соединять – и метод записи, таким образом, изменился.
Как-то было такое, что в студию доставили сразу пять тысяч листков разноцветной бумаги: региональные музыкальные магазины, которые продавали много наших пластинок, использовали эти листки как бонусы к предварительным заказам.
Так что мы сидели и в поте лица подписывали листки, один за другим – но на второй тысяче сломались. Так что три тысячи листков остались неподписанными.
Но и две тысячи автографов поставить – это очень тяжело. Юта, к примеру, даже воспаление сухожилия себе заработал.
Конечно, поднимать продажи – это важно, но если теряешь из-за этого возможность играть на инструментах, то остаешься тогда вообще без всего. А нам ради этих автографов пришлось даже остановить запись.
И в студии тогда воняло этими маркерами… Действительно тяжело было.
Попав на мейджор-студию, я очень многому научился в плане музыки.
Так как мы были новичками, Victor назначали для работы с нами людей, которые выполняли нечто вроде продюсерских задач – как Шюджи-сан, например.
И был также Накаяма Цутому-сан.
Он был клавишником, работал на поддержке у PANTA-сана из группы Zunou Keisatsu. Человек невероятно широких знаний. Для нас он явился первым настоящим покровителем[, которому мы очень обязаны].
Очень милый и добрый человек. Сейчас думаешь – какую же необыкновенную доброту он проявлял к группе новичков, которые вообще ни черта не умели.
Другой бы на его месте разозлился и ушел домой, и в этом не было бы ничего странного – так мы играли. А он находил чем расцветить нашу игру, добавлял в нее какие-то великолепные яркие нюансы. Мы были ему действительно очень благодарны.
Лично я теперь очень критически смотрю на наши тогдашние записи. [? Или просто "лично мне теперь тяжко их слушать"?当時の音源は今聴くと、個人的には厳しいよね。]
Записывали все с одного раза на «три-четыре», и если барабаны, бас и вторая гитара были в порядке – использовали этот дубль, пускай даже что-то другое было с косяками. [На самом деле,] если Юта и Хиде ничего не запороли – то и нормально, вот такой уровень. [?!? Абсолютно непонятно. «Другое» – это вроде как Имаи и Сакураи, поэтому, по логике, все должно быть наоборот. Но я не знаю, как еще можно понять его слова. だって「せーの！」で一発で録ってるから、ドラム、ベース、サイドギターがOKだったら基本的にそのテイクを使うんだ。他がしくっててもけっこうそのまま。ユータとヒデがしくってなければまあOKだろうっていうレベル。]
Если приводить конкретные примеры… Заключительная песня на «SEXUALxxxxx!», «MY EYES & YOUR EYES». Я там стучу по кромке барабана, по закрытому ободу. И был момент, когда я случайно сдвинулся с позиции [и промахнулся] – если прислушаться, то слышно, как звук вдруг меняется.
Сейчас бы это однозначно пошло в брак. Но в то время считалось, что если нет ошибок в главном, то пойдет и так.
Но все же нам очень повезло с Victor в том, что нас там не подвергали тотальному отрицанию и не пытались что-то чем-то заменять в звучании. Они всегда старались извлечь максимальный потенциал из того, что у нас было, и в то же время всерьез думали над тем, как бы это еще сильнее улучшить.
Например, оригинальным названием альбома было «SEXUAL INTERCOURSE», но они сказали – так слишком откровенно. Может, пускай лучше будет «SEXUALxxxxx!»?
То есть даже это было идеей стаффа. И по мере того, как подобных вещей накапливалось все больше, они становились движущей силой для группы. [?そういうひとつひとつが積み重なって、バンドの勢いができていったところはあるよね。]
Встреча с фанатами, названная "Major Debut Party".
После дебюта у нас сразу же стало очень много дел.
Насколько много?
Ну как… Я отлично помню сцены, которые разворачивались между промоутером из рекорд-компании и нашим менеджером, когда они воевали по поводу нашего графика.
«А так разве не пойдет?»
«Да нужен же хоть один выходной! Это [не выходной, это] день, когда они возвращаются.» [?「ここはいけるでしょ」「１日くらい休ませてあげてよ！だってここ戻り日じゃん」]
Постоянно можно было слышать, как где-то рядом идут такие разговоры.
После лайвов проводились интервью или что-нибудь подобное – это было обычным делом. Я тут разбирал фотографии, чтобы найти подходящие для этой книги, и нашел одну, где мы на церемонии вручения наград лучшей новой группе, и еще одну, где я сижу в зале у консоли аудиоинженера и слушаю звук. И на обеих стоит одна и та же дата. То есть, видимо, провел саундчек, загримировался, побывал на вручении наград, потом вернулся в зал и сыграл лайв. Вот такой был график. Сейчас это кажется просто немыслимым. Выезжая в туры, недели две проводили в провинции, потом на два-три дня возвращались в Токио, потом опять на две недели в провинцию… и так повторялось без конца.
Так что квартплата платилась зазря.
Я проводил дома два-три дня в месяц, не больше. Думал – лучше бы каждый раз снимал какое-нибудь краткосрочное жилье.
А когда выпадал редкий выходной, я стирал накопившиеся вещи, забрасывал их в сушилку, потом ложился спать – и на следующий день снова отправлялся в разъезды. То есть жизни не было вообще никакой.
Настоящая известность, конечно, пришла тогда, когда мы снялись в рекламе CDian. Да, та самая, старая-добрая, где «супербас взрывается фейерверком» [«juteion ga bakuchiku suru»].
Мне кажется, как только мы появились в рекламе этого проигрывателя от Victor, мы тут же стали знакомы всем и в лицо, и по названию.
Конечно же, большое впечатление произвела визуальная сторона, этот наш образ с поставленными волосами. Мы носили такие прически еще с инди-времен, но визажистов-парикмахеров, как сейчас, у нас не было – и мы, разумеется, все делали сами.
В то время никакие там начесы нам не были знакомы, поэтому мы вытягивали волосы, наносили лак и фиксировали феном – то есть действовали бесхитростным обстоятельным методом. И в самом конце как бы немножко прилизывали.
Обычно вся процедура занимала два часа.
Но если прямо с такой прической лечь спать, то восстановить ее потом можно за тридцать минут. Поэтому во время туров мы мыли голову раз в три-четыре дня, не чаще.
И чтобы во время сна прическа не очень сильно портилась – спали на боку.
Короче, безумно трудно было ее поддерживать!
Да, кстати. Момент, когда я подумал: «Кажется, мы действительно стали хорошо продаваться» – он случился в тот вечер, когда я сходил на лайв одного знакомого в Shinjuku JAM и шел обратно через Кабуки-тё. С поставленными волосами.
Прохожу мимо двух девушек типа «офис-леди» – а они говорят: «Ва, прямо как BUCK-TICK!»
Парень, с которым я шел, ответил: «Это он и есть!» Но они не поверили.
То есть да, чувствовалось, что в то время телереклама обладала огромным эффектом.
Почему мы начали ставить волосы?
Лично я начал это делать, когда был в S.P.
В то время у меня не получалось красиво поставить волосы. Тогда даже не было лака Daiei Spray. Хотя, может, и был – но, наверно, я просто о нем не знал.
Просто хотелось как-то выделиться внешне. Я любил панк и позитив-панк, так что стал этому подражать.
А когда пришел в BUCK-TICK, была мысль, что если мы все будем ставить волосы, то обратим на себя внимание.
В то время многие играли панк и ставили волосы, но настолько радикально, как мы, этого не делал никто. Хотя поначалу у нас не было намерения доводить их до такой длины и так высоко ставить. Просто денег ни у кого не было, на парикмахерскую в том числе. И волосы отрастали.
Само собой, чем длиннее становились волосы, тем выше они ставились.
И тут уж мы заметили – «а хорошо, когда они длинные!»
Так что истинная причина вот такая. Денег не было, волосы отрастали – и возникал броский вижьюал.
Может, и прозаично – но реальные факты вообще удивительно часто такими оказываются.
Ситуация у нас выглядела так: мы выпустили свой первый мини-альбом «ROMANESQUE», а через три месяца – третий альбом «SEVENTH HEAVEN».
То есть после мини-альбома трехмесячный промежуток – и затем полный альбом. Безумие какое-то.
Плотность графика уже не лезла ни в какие ворота.
Наверно, это получалось потому, что мы были очень молодыми. Нам что-то говорили, мы отвечали «хай-хай» и бросались все выполнять по пунктам.
В то время кто-то из Victor нам сказал:
«Когда Southern [All Stars] только начинали, они были загружены так же сильно».
И мы такие: «Ну, раз Southern, то и нам придется, что ж делать». Так оно было на самом деле или нет – никто не знает, конечно.
А в промежутках мы ездили в туры по стране. Действительно безумие. Но вот на Tohoku Rock Circuit было весело.
Изначально это было задумано как event, который должен был помочь группе Laughin' Nose вернуться к активной деятельности: им пришлось ее приостановить из-за несчастного случая на лайве под открытым небом. [Цитата из интервью 1987 года с группой Casba: TS: What is the thrash/death metal scene like in Japan? TH: The scene here is getting bigger and bigger these days -it's really cool. But unfortunately, there was a big, tragic accident about 2 months ago. A Japanese punk band called LAUGHIN' NOSE was playing in front of a big crowd of about 3,000 people. After playing 3 songs, the disaster took place: the whole crowd started to tilt towards the stage and people fell over one another as a result. 3 people died and many were injured. A real tragedy! Because of this accident, bands like us are strictly regulated to play in big-capacity halls and this really hurts! I hope it becomes better in the future.] И вот event-агент предложил им устроить тур по северо-востоку, чтобы потихоньку вернуться на сцену. Если бы они выступали одни, то это привлекло бы к ним лишнее внимание, поэтому в первом отделении выступали другие группы, и все они только что дебютировали. BUCK-TICK, LA-PPISCH, ANGIE и PERSONZ. И были еще The Ryders и ROGUE. [Про ZIGGY почему-то не сказал.]
Сценического времени у всех было минут по пятнадцать, не больше. Группы начинающие, молодые, силы девать некуда. Соответственно, по ночам сплошные развлечения.
Вот только денег ни у кого не было, поэтому выпивку брали в алкогольном магазине и пили у себя.
Там мы со многими группами подружились… Но что творили – это жуть, конечно. (Смех.) Тарарам стоял на всю округу.
Вообще если говорить о встречах, то очень важным было знакомство с Мориокой (Кеном)-чаном во время записи «SEVENTH HEAVEN». Рекорд-компания его холила и лелеяла – еще до того, как были созданы SOFT BALLET. Он сыграл для нашего альбома на клавишных. Я его спросил, сколько ему – и с удивлением узнал, что он на пять лет младше меня. То есть уже в двадцать один год вел такую энергичную трудовую деятельность.
Вклад Мориоки-чана в наш альбом был просто прекрасным.
Теперь уже можно раскрыть, что Аччан сказал про интро к альбому: «Я хочу, чтобы развитие аккордов звучало как в Диснейленде». И уже на следующий день Мориока-чан нам это принес.
Все были в единодушном восхищении. «Вот это круто! Да он гений!»
И нечто напоминающее радио в начале «PHYSICAL NEUROSE» – это была идея Мориоки-чана. Вообще альбом «SEVENTH HEAVEN» во многом получился именно благодаря ему.
А через четыре месяца – наш первый мейджор-сингл, «JUST ONE MORE KISS».
Сингл к рекламе CDian.
И в конце года мы получили награду как лучшая новая группа.
«JUST ONE MORE KISS» был с самого начала задуман как сингл «двойного назначения». Решено было сделать песню для рекламного ролика, которая выйдет в качестве сингла. И рекорд-компания сказала: «Имаи-кун, напиши нам сингл».
Вроде бы невозможно на такое просто сказать «да? Ну ладно, хорошо» и сделать, что велели. А он взял и сделал.
Наверно, именно в то время я впервые почувствовал талант Имаи. «Ну парень и крут» типа.
И до этого он иногда говорил чудные вещи. К примеру, на вопрос о том, при каких обстоятельствах была написана песня «MEMORIES…» с «SEVENTH HEAVEN», отвечал: «Мне во сне явился Тачи Хироши и под акустическую гитару напел». То есть он проснулся, вспомнил и написал песню.
Прямо какая-то шаманка-медиум.
Похоже, на него и в самом деле как будто что-то нисходит, и вот он пишет.
В профессиональной среде [талант] Имаи шлифовался, и, я думаю, в то время он как раз находился в процессе активного левел-апа.
Лондон, памятное фото в последний день записи
Направленность, в которой работала группа BUCK-TICK, тогда уже практически сложилась, так как мы все это время продюсировали себя сами. Мы не хотели задействовать продюсера-японца, так как это внесло бы в наши записи ту специфическую окраску, которой мы тоже не желали.
Но это само по себе являлось проблемой.
«А если музыкальный спектр будет сужаться? А если новые стимулы перестанут приходить?» – похоже, что продюсера нашей рекорд-компании беспокоили все эти вопросы.
Поэтому он предложил нам шотландца по имени Оуэн Пол, который изначально был автором-исполнителем собственных песен и являлся, что называется, продюсером нового поколения.
Я узнал, что он родился в один год со мной – но, несмотря на это, уже попадал в британский чарт на третье место, то есть успел профессионально состояться.
Поэтому было решено, что он станет продюсировать «TABOO». Для нас это был первый продюсер, да еще, внезапно – иностранец. Запись проходила в Лондоне.
Впечатления от встречи были из ряда вон выходящие.
Несмотря на то, что ему было всего лишь двадцать шесть, в голове у него словно были собраны все на свете учебники по року.
Я думал: «Неужели это правда мой ровесник?»
В Японии, например, мне не доводилось встречать людей с такими энциклопедическими познаниями в области музыки.
То есть я до глубины души почувствовал, что да: там, где все непосредственно [зародилось и происходит], дела обстоят совсем по-другому.
До начала записи Оуэн с каждым из нас в отдельности побеседовал, задавая вопросы вроде: «Какая музыка тебе нравится? Какие группы любимые?»
Выслушал и сказал – «ясно, значит, сделаем в таком ключе», то есть составил предварительный план.
Был выбран достаточно темный образ, а барабаны – глухие [букв. "dead"], в духе Bauhaus.
«Сначала напишете все песни, потом как следует попрактикуетесь и приедете». Пообещали Оуэну, что так и сделаем – но в итоге приехали в Лондон, ничего не подготовив.
Да, из-за чудовищной загруженности мы совершенно ничего не успели сделать.
Поэтому первое, что произошло в Лондоне – это то, что Оуэн на нас разозлился и отругал. [-に怒られた – буквально это «рассердился», но фактически употребляется как «наорал».]
Страшный разгон устроил. «Вы же обещали, что приедете уже готовыми к записи!»
Тогда я тут же решил самостоятельно приступить к настройке барабанов – а он мне: «NO!»
Ты, говорит, не разбираешься в этой студии.
И вот он, Оуэн, вдвоем со звукорежиссером стал настраивать барабаны, чтобы получился тот очень глухой звук.
Для меня это стало потрясением, которое действительно многому меня научило. Здесь абсолютно все отличалось от студийной работы, знакомой мне до тех пор.
Dead-звучание барабанов, достигнутое с помощью одеяла — также абсолютно новый опыт.
Запись барабана началась на третий день после прибытия в Лондон.
А предыдущие два дня были целиком и полностью посвящены настройке барабанов. То есть исключительно выстраиванию звуковой схемы.
Спрашиваю: «Почему определение звука занимает столько времени?»
И слышу в ответ: «Потому что это будет basic sound, а мы думаем над каждым звуком по отдельности, чтобы ни один не затерялся, как бы они ни наслаивались друг на друга. Это требует времени».
Я подумал – ясно, так вот откуда возьмется структура звучания.
И у остальных участников был такой же опыт.
Имаи плохо удавалось арпеджио, и Оуэн ему объяснил: «Ты недостаточно зажимаешь этим и этим пальцем, поэтому звук неуверенный».
То есть как самый настоящий учитель. Еще и на гитаре играл отлично.
[Мы] до сих пор то и дело используем методики, которым научились у Оуэна. И на записи сначала как следует настраиваем барабан, а потом уже сверху наслаиваем все остальное.
Иначе говоря, придерживаемся лондонского стиля.
[Оуэн Пол говорит обо всем этом пару слов здесь и здесь. Основное: они «еле-еле умели играть» и «приехали вообще без песен». Кстати, именно в Лондоне Ани написал текст «FEAST OF DEMORALIZATION», чтобы «облегчить Аччану жизнь».]
Да, кстати: а Имаи тогда забыл в Японии демокассету с «Silent night».
Сейчас можно попросить кого-то прислать файл, но в те годы все писалось на кассеты.
И тогда Имаи из того, что смог вспомнить, сделал еще одну демокассету прямо там, на месте. Когда сделали эту запись и вернулись на родину, оказалось, что вышло совершенно непохоже на демку, забытую в Японии. (Смех.)
В итоге мы пробыли в Лондоне около месяца, но сама запись фактически велась дней двадцать.
В Лондон за нами вслед примчались разные люди из таких журналов, как PATI PATI и B-PASS. Так что было и много интервью.
Также ездили на фотосъемки в сельскую местность: сели в фургон и отправились в деревенский домик. Мы думали, что как-то странно таким заниматься, приехав в Лондон [??] – но настроение было отличное, потому что нам удалось впитать массу всего нового в музыкальном плане. [??? 田舎の方までロケに行ったし、ワゴンに乗せられて山小屋にも行った。ロンドンに行ってもこういうことやるのかと思いつつ、音楽的には新しいことをいっぱい吸収できたから上機嫌でさ。]
Окрестности Лондона, перерыв в съемках.
Казалось, если так будет и дальше – то и альбом получится отличный, и группа пойдет дальше в хорошем направлении, получив новые импульсы для развития.
Но тут…
Я тогда совершенно перестал соображать, полная пустота в голове.
Вышел «TABOO» и с ходу занял первое место в чарте. Два вечера подряд в Будокане прошли с огромным успехом.
Все шло абсолютно гладко.
У нас был тур по стране с альбомом «TABOO». Везде был аншлаг. Кажется, мы тогда находились в отрезке Тюгоку-Сикоку, но после лайва в Аити вернулись в Токио и как раз только что прилетели в аэропорт Ханеда.
В аэропорту к нам подошли несколько людей в черном.
Это было совершенно неожиданно: я ни о чем не догадывался, даже понятия не имел.
Удивился. Подумал – что-то случилось, что ли?
Да и остальные как будто бы узнали все факты только из телевизора.
Конечно же, это была полная неожиданность. Ощущение реальности происходящего отсутствовало.
С этого момента все пошло кувырком.
Нам первое время пришлось сидеть по домам. Но в дом стремились проникнуть папарацци, так что наружу все равно было не выйти.
Думал о всяком.
«Теперь разорвут контракт и выгонят из конторы. Опять все придется начинать заново, с Лофта и тому подобного.»
«Снова начинать с инди-уровня.»
Хотя, конечно, [на самом деле] положение группы являлось неплохим, так что это все было излишне.
Но, как ни удивительно, в те моменты у меня даже мысли не появлялось о том, что группа может прекратить свое существование, распасться. И, разумеется, чтобы самому уйти из нее – такой вариант вообще не рассматривался.
Вот отчего бы, интересно.
То есть была в то время четкая уверенность, что как бы сейчас тяжело ни было, но группа продолжит деятельность и все преодолеет.
TABOO-тур, гримерка в Хамамацу.
Как раз в тот же самый день, 21-го апреля, вышло лайв-видео «SABBATH I» «II».
Из магазинов ничего не отзывали, тогда еще не было такой идеологии. Наоборот, получилась реклама – и первое место в чарте.
Меня очень удивило то, как для людей из этой индустрии минусы могут настолько превращаться в плюсы. [ ???この業界の人たちはマイナスをここまでプラスに転化して考えられるのか、すげえな、ってホント驚かされたよ。]
Да еще когда я узнал, что теперь, когда домашний арест закончен, группа отметит свое возвращение концертом в Tokyo Dome.
Только приготовиться к тому, чтобы начинать все заново с инди-уровня – и вдруг Tokyo Dome?
Камбэк на такой сцене – в теперешнее время это кажется чем-то невероятным.
Где же прошла первая встреча с Имаи после того инцидента… Не могу сказать точно. Интересно, кто-нибудь помнит?
Но да, мы встретились лицом к лицу, поговорили. Каких-то мыслей насчет смены состава или распада у нас не было, так что… Самые обычные ощущения были.
Хм, звучит странно, наверное.
Но продолжать вчетвером – это же было бы нереально, разве нет? Именно оттого, что мы играем впятером, и получается BUCK-TICK.
Если в [какой-либо] группе заменить одного человека, звук становится совершенно другим. Если говорить по-простому, то полностью меняется химия между людьми. Поэтому если меняются участники, то и все звучание меняется…
То есть это все очевидно. И так просто кого-то взять или поменять – это просто невозможно.
Затем началось написание песен для «Aku no Hana» и репетиции.
По дороге в студию нас преследовали папарацци на мотоциклах. Ну, в общем, трудно было, да.
В конторе говорили, что из-за отмены почти двадцати концертов пришлось платить неустойку, да еще и не было прибыли от мерча, поэтому образовались огромные долги.
Мы и представить себе не могли, что окажемся столько кому-то должны.
«Да, даже если удастся полностью восстановить деятельность, все равно придется еще пахать и пахать…»
Однако не успели мы об этом подумать, как благодаря успеху в Tokyo Dome и продажам «Aku no Hana» ситуация великолепным образом разрешилась, долги были закрыты. Буквально молниеносно.
Но про этот самый Tokyo Dome, конечно, есть что вспомнить.
Около восьми месяцев ничего не делать, а потом сразу же сыграть в Tokyo Dome – это как-то… ну, понятно, поэтому решили перед этим сыграть один лайв в каком-нибудь другом месте.
Но во всей Японии ни один зал не хотел давать нам разрешение на выступление. Мы оказались в тупике.
И нашелся один-единственный зал, который дал добро: Gunma Ongaku Center в нашем Такасаки.
Я был за это действительно очень благодарен. Буквально кожей ощутил тепло родных мест.
Так что сначала был лайв в Gunma Ongaku Center 20-го декабря, а 29-го – Tokyo Dome.
В Dome пришли 43 тысячи зрителей.
Tokyo Dome, момент ухода за кулисы.
Но звук в нем оказался такой плохой, что впору было смеяться. Совершенно не ожидал подобного.
На «EMPTY GIRL» я с напором сыграл сбивку – и моментально эхом отдалось такое «бууум!». Участники все тоже были в настолько взволнованно-возбужденном состоянии, что с ними не удавалось даже взглядом встретиться. В общем, шум-лязг-грохот по большей части.
Но хоть у меня и есть определенные мысли по поводу того выступления, все равно: я был очень рад тому, что мы после большого перерыва сыграли такой крупный концерт, на который к тому же собрались сорок с лишним тысяч зрителей.
То есть, получается – вот сколько людей нас ждали.
Это действительно тронуло до глубины души.
Если говорить о кризисах, то, конечно, для группы основным кризисным моментом был инцидент с Имаи. Но кризисы ведь бывают и личными.
Когда у меня бывали стадии спада, я думал о том, не уйти ли мне из группы, и всячески паниковал.
Самый первый такой кризис произошел со мной как раз после случая с Имаи.
Ну, понимаете, я же полгода не выходил из дома, к барабанам даже не прикасался. А кроме того – примерно в 26-летнем возрасте организм становится на определенную долю более изношенным, и эта волна дошла до меня как раз в тот момент.
Когда я попал в студию, я совершенно не мог играть на барабанах. Сказал Юте:
«Я уже никуда не гожусь, и, в общем, у меня не хватает уверенности в себе, чтобы играть в BUCK-TICK дальше».
Просто для драммера не [иметь возможности] играть – это верная смерть.
Гитарист, например, может практиковаться дома. А если драммер не будет ходить в студию и играть хоть сколько-то, навык очень быстро заржавеет.
Я почти полгода не подходил к барабанам – и играл теперь [как дряхлый старик]: сбивчиво, еле-еле. И в один момент почувствовал: «Всё».
Я всерьез думал о том, что в группе меня должен заменить кто-нибудь получше.
Мне не хотелось быть помехой для остальных – даже если вынести за скобки тот момент, что я старше всех.
Я думал: для группы лучше взять ударника более высокого класса, поэтому ей следует так и сделать.
Да и потом – в то время меня все еще не покидало ощущение, что я просто помогаю группе под названием BUCK-TICK.
То есть я собрался в скором будущем вернуться обратно в Такасаки и устроиться на цивильную работу.
Быть частью группы, которая играет в залах, аренах и Dome'е – «все равно это не та профессия, которой можно долго заниматься», «все равно это одни грёзы». Ясно, что всякие там группы – это из сферы несолидных увеселений, прямо-таки крайний пример, думал я.
Если честно, то просто дело было в том, что я ощущал свою неполноценность по сравнению с остальными участниками.
Думал, что вот, они четверо переехали в Токио с одной и той же мечтой, столького смогли добиться – а я с ними четыре года от силы, я там чужой и лишний.
Такое вот инфантильное нытье.
То есть, видимо, да, в глубине души я чувствовал свою неполноценность из-за того, что не смогу как следует работать в группе.
Таких внутренних кризисов у меня было несколько.
Самый серьезный произошел в «опасном возрасте»: в сорок два года.
Незадолго до сорока я начал всерьез задаваться вопросом о том, когда именно мне уходить на пенсию.
Это было в тяжелый для меня период, длившийся несколько лет. Я начал чувствовать, что играть лучше я не стану, сколько ни репетируй, и что после сорока наступит старость.
Так что, видимо, мне было тридцать девять. И я тогда затронул эту тему в разговоре с Ютой.
Собственно, я ведь только ему и могу говорить все как есть [буквально – «говорить хоннэ»].
«Может, мне в сорок уйти на пенсию?»
Он засмеялся, сказал: «Ты что такое говоришь». Но я вовсе не шутил.
Меня не отпускало понимание того, что, сколько бы я ни играл, я все равно не стану делать это лучше. Ужасно тяжело было осознавать, что постепенно я буду все больше дряхлеть. Казалось, что мне просто удается с помощью каких-то навыков временно водить всех за нос.
Как удалось вернуть себе равновесие?
Во-первых, после того, как мне исполнилось сорок два, я начал ходить в спортзал. Решил поддерживать физическую силу, которая необходима для игры на барабанах.
Кроме того, после пятидесяти я начал по-другому играть. И после перестройки формы все постепенно наладилось. [Под «формой» имеется в виду амплитуда движений во время игры, осанка и т. п.]
То, как я жму на педаль, как держу палочки – изменилось всё.
Да, возможно, для отказа от своего стиля требуется мужество – но я просто никогда не считал, что форма и способ игры у меня идеальны.
Наверно, в тридцать с чем-то они нормально мне подходили, а вот после сорока я наткнулся на стену и понял, что продолжать так дальше уже не выйдет.
В основном я изменил то, что относится к торсу. Смотрел видео с разными людьми и изучал их форму. Основным ориентиром для меня был Мел Тэйлор из Ventures.
Как бы энергично ни барабанил этот человек, у него при этом абсолютно не менялось положение головы.
Я понял, что необходимо играть именно так – и, держа эту методику за образец, нашел свой теперешний стиль.
Самой важной после нашего возвращения темой, видимо, стало то, что мы создали свою личную контору.
Произошло это в 96-м году.
В предыдущей конторе мы провели восемь лет. Сначала это был наш личный офис, но потом количество исполнителей увеличилось, а вместе с этим – и численность стаффа.
Где-то на пятом году мы все захотели уйти из конторы. Проблема заключалась не столько в деньгах, сколько в том, что отчетность стала крайне приблизительной и неаккуратной. И мы все больше стали думать, что «а разве мы не можем этим заниматься сами?»
Что вообще делает контора, что происходит с деньгами, на что они тратятся – вся эта конкретика была нам неизвестна.
А мы лишь делали записи, ездили в туры, давали интервью – занимались рутинными профессиональными делами. Cколько бы мы там ни продали и как бы ни повысились в цене – мы особо не носились с этими вещами. У нас была определенная работа, и мы ее делали. [? だって俺らはレコーディングして、ツアーして、取材受けてっていう、ルーティンワークを職人みたいに続けてるだけだからね。だからいくら売れようが、評価が上がろうが浮つくことも別にない。だってやることは決まってるんだから。]
Но вокруг нас все было по-другому. Денежные поступления привели к определенным переменам. Возникало все больше проявлений широкой жизни.
Например, контора переехала в офис, где арендная плата составляла три миллиона иен. Получалось тридцать шесть миллионов иен в год. Это что, так необходимо?
Или вот мой одноклассник из старшей школы организовал ток-шоу с моим участием в одном универмаге города Ота [в Гунме]. Для меня это было фактически как визит в отчий дом – но в нем меня почему-то сопровождали пять-шесть незнакомых сотрудников конторы… Деньги на ветер, по-другому не скажешь.
Мы думали: если так – то, может, лучше нам самим этим заниматься?
И решили создать свою личную контору.
До этого уже несколько раз решали, что всё, в этом году уходим.
Но тогдашний директор конторы – он был шустрый и свое дело знал. Момент, когда требовалось обсудить продление контракта, всегда выпадал строго на начало тура. То есть голова у нас была забита одним лишь туром, при этом мы часто находились не в Токио, и нам было не до разговоров на эту тему. Ну, и в ходе тура контракт всегда продлевался. Так продолжалось года два-три.
Однако вскоре мы узнали, что контору уже даже навещала налоговая инспекция, и поняли, что дальше так нельзя. Поэтому во время тура Somewhere Nowhere 1995, последовавшего за альбомом «Six/Nine», мы всей группой поговорили на эту тему.
Менеджеру ничего не сказали. Прямо во время тура собирались впятером в гостиничном номере и обсуждали этот вопрос. И все вместе утвердили уведомление о расторжении контракта, прежде чем отправить его заказной почтой.
Так и обрели самостоятельность. Компанию назвали Banker. Уполномоченным директором сначала был я.
Важным фактором, конечно, стало то, что я самый старший – а кроме того, в то время я один из всех был семейным человеком.
Работать директором тяжело. Вернее, это предполагает множество забот. К примеру, надо разговаривать с ответственными лицами Victor – не о музыке, а о контрактах. Потом согласовывать с остальными предложенную сумму договора. Но у меня отец был главой фирмы, я рос, наблюдая за ним – и, наверно, поэтому никогда не ощущал, что [должность] на меня давит.
Причем в самом начале мы собирались сделать так, чтобы должность директора исполняли все участники по системе четырехлетней ротации.
Но четыре года прошло, а никто что-то не захотел меня сменить. (Смех.)
Я подумал – ну ладно, пускай тогда моим преемником станет Юта. Посоветовался с юристом, а он говорит – нет, так нельзя, тогда это будет уже семейная корпорация… В общем, в итоге я десять лет провел на этом посту.
___________________________
